Александр Тихомиров (1941-1981). ПОЛУГОРОД. ПОЭМА.  …Поскольку жителям Солигалича события, описанные в поэме, известны по рассказам своих родных, и у каждого к ним имеется собственное отношение, прошу Солигаличан…

 

Дмитрий Тихомиров. НЕСКОЛЬКО СЛОВ О ПОЭМЕ «ПОЛУГОРОД»

Мой папа, поэт Александр Тихомиров  (1941 – 1981) родился в Москве, вырос на Арбате. Окончил Литературный институт имени Горького, был членом Союза писателей СССР. Трагически погиб. При жизни у него вышла единственная книга – «Зимние каникулы»  (издательство «Советский писатель», 1973 г.), не считая публикаций в периодических изданиях и альманахах поэзии.

В 1962 г. женился на начинающей писательнице Лидии Медведниковой, уроженке Солигалича, моей будущей маме.

Поэму «Полугород» Александр Тихомиров написал в 1966 году, ещё будучи студентом Литературного института. В основе сюжета лежат рассказы моей бабушки Екатерины Павловны Медведниковой, урождённой Логуновой, тёщи Александра Тихомирова, о революционных событиях в её родном Солигаличе. В поэме город назван Полугородом, и имена действующих лиц также изменены.

В советские годы поэму долго не принимали к публикации. Впервые она была напечатана в 1991 году в поэтическом сборнике Александра Тихомирова «Добрым людям» (издательство «Советский писатель»), а также в сборнике стихов рано ушедших поэтов «Живое слово» (издательство «Молодая гвардия», 1991 г.)

Поскольку жителям Солигалича события, описанные в поэме, известны по рассказам своих родных, и у каждого к ним имеется собственное отношение, прошу Солигаличан отнестись к поэме исключительно как к произведению литературы, и не искать каких-либо фактических несоответствий.

Несмотря на запрет публикации поэмы, «Полугород», сразу после своего создания, получил известность в Московских литературных кругах. Вот что писал о «Полугороде» друг Александра Тихомирова, недавно скончавшийся поэт Владимир Леонович:

«Меня поражает то, что вся вещь ровна, безакцентна, как подлинная речь старушки. Никакой суеты, праздной фронды… Начало художественное, видимо, всего сильнее в Тихомирове. Он не нарушил нигде и ни одним лирическим пассажем её рассказ. И всё же остался лириком, думающим лириком, положившись на сердечную память собеседницы. А ей жаль и убитого комиссара, и убитых купцов. И поэту – жаль. И нам».

 

От Редакции

В художественном жанре, автор, в своем произведении может творчески подходить к каким-либо историческим фактам. Поэтому, в поэме «Полугород», читателю не следует искать прямых соответствий с реальными событиями и их участниками. Даже, если повествование идет по их следам, оно остается произведением художественным, не документальным, а значит в известном смысле – вымышленным.

.

 

 

               

            Александр Тихомиров. 

                     ПОЛУГОРОД

 

Наш город Полугород – город древний!
Всё помню речку, солнышко, пустырь…
За пустырем у леса – две деревни
И, недалече, женский монастырь.

Всё слава Богу было в нашем доме:
Как воскресенье — с мамкою в собор…
Еще любила прыгать на соломе –
И все-то помню, вот ведь, с тех-то пор!

То по двору побегаешь за тятей,
А то прикажут – полешь огурцы…
Соседи-то не знаешь, кто богатей, —
Второй и первой гильдии купцы!

А в доме-то и сытно, и тепло мне,
Да за окошком красная заря…
А лучше всех я Полугород помню
В тот самый год, как скинули царя.

Кому на радость, а кому на горе,
Давным-давно (уж сколько лет назад!)
Вдруг под вечер колокола в соборе,
Как на пожар, забили невпопад.

Как прибежала с мамкою на площадь,
На камень стала, чтобы народ смотреть, —
Кто понарядней, ну а кто поплоше,
И все-то перепуганы насмерть.

Уж был ноябрь семнадцатого года –
И на телеге, середь всех, один,
С Путиловского присланный завода,
Стоял рабочий – большевик Лузгин.

На площади шумней, чем на базаре,
А комиссар всё щурится хитро –
Что, мол, свобода… сами себе баре,
Мол, у богатых отберем добро!

Тут вздрогнула я от чьего-то крика
(Все злые – что поделалось с людьми!) –
«А ты своё богатство наживи-ка,
А там уж у себя и отними!..»

«Он нам все врёт, а слушаем чего же –
Весной ведь революция была!..»
И тут такое началося, Боже, –
И приумолкли вдруг колокола.

«А ну слетай с телеги, шаромыжник!» –
Поплыли магазины и собор:
Лузгин упал с размаху на булыжник,
И покатился головной убор…

Ну а потом Лузгин очнулся вроде –
Туда-сюда… Не может встать с земли –
Как пьяного, подняли при народе
И под руки толпою повели…

И лишь хозяин лошадёнки пегой,
Грозя злодеев засадить в тюрьму,
Возился с перевёрнутой телегой,
Да где там – ведь неловко одному!

Уж солнышко спускалося за гору,
Уж становилось тёмно у земли…
А Лузгина, страдальца, в эту пору
За шиворот по улице везли.

И ведь народ придумает же кару –
Ой, грех, сынок – один, седой, как лунь,
Подталкивал всех встречных к комиссару –
«А ну-ка вдарь… Али получше – плюнь!»

Уж думали, что отдал душу Богу,
И помер бы от ярости людской,
Когда бы нам не заступил дорогу
Наш добрый барин – доктор городской.

Он подбежал, размахивая тростью, –
И кинулся народ во все концы…
А доктор плакал, топоча от злости, –
«Убийцы вы, злодеи – не купцы!».

В больницу комиссара в этом разе,
А у того аж хрипы из нутра…
Уж сколько доктор вымазал-то мази! –
Так и не лёг почти что до утра.

Ну, да его средь ночи разбудили…
И он смотрел испуганно, когда
Ему сказали: «Лузгина убили.
Пойдёмте, доктор, с нами… Ой, беда!»

А как пришли, попятилися в страхе
И только в пол уставились молчком –
Лежит Лузгин в растерзанной рубахе,
Заколотый ножами аль штыком…

Когда уже опомнились немножко,
Им всё поведал санитар-старик,
Что офицеров двух видал в окошко,
А уж попозже услыхал тот крик…

«Уж бить так бить, а убивать – негоже…» –
С утра пораньше толковал народ,
И я в тот день ходить боялась тоже
Мимо старинных каменных ворот.

А к ночи вдруг такой поднялся холод,
Что позастыли лужи все подряд…
В отопленный впервые Полугород
Пришёл пешком карательный отряд.

У командира рожа перемята –
Не отдохнувши, середь ночи – глядь –
А уж пошли высокие ребята
Купцов полугородских силой брать.

Из сундуков тащили из-под тряпок,
И ребятня смотрела из углов,
Как дяденьки толкали ихних папок
Их ихних полукаменных домов.

Ох, ироды – хоть додали доспать бы,
А то, без разговоров – на расстрел…
А заодно и доктора с усадьбы,
За то, что Лузгина не усмотрел.

А эти-то (ни дна им, ни покрышки!) –
Иначе их никак не назову! –
Ведь два совсем молоденьких парнишки
Скрутили городского голову.

Вели в тюрьму, да по дороге били –
По шее, по спине, да по ногам…
А голову-то все у нас любили –
Ведь добрый был и бедным помогал:

Когда я школу кончила примерно,
Хотел меня в гимназию отдать…
Была б уж образованной, наверно,
Да только вот не разрешила мать.

Уж в городе людей! – бери любого –
А взяли-то (как закричали мы!) –
Рябого старичка-городового –
Родного брата тёткиной кумы.

Служил у боевого командира
Да в городе у нас, который год,
Как пьяного увидит у трактира,
Поднимет и до дому доведёт.

Вот барышня ещё, телеграфистка…
Та, говорят, кадеткою была!
Аж побелела, бедная, от визга,
Как бегали за нею вкруг стола.

Потом пошла… На босу ногу – тапки,
Рукою тонкой держится за брошь…
Одним дитём была у гувернантки,
А всё ж пошла… А как тут не пойдёшь?

Меж делом потихонечку светало,
Да над тюрьмою собирался снег,
А было в ней, ни много и ни мало,
Одних купцов под тридцать человек!

Ну, думаем, утихло всё как будто…
Да тот начальник на руку был скор –
Велел всех арестованных под утро
Согнать в три шеи на тюремный двор.

Тогда в дверях и получилась свалка –
Купцы заупирались сгоряча…
Конечно всех их, разнесчастных, жалко,
А жальче всех Егора Лукича.

Уж мы его любили как родного,
И брали в лавке сахар, соль и чай
Всё у него – ни у кого другого,
И этак – лет пятнадцать, почитай…

Продукт отдаст, а сам и рассмеётся –
Уж больно весел был, такой чудной! –
«Как с Питера хозяин возвернётся,
Тогда и рассчитаешься со мной!..»

Его как вспомню, так и улыбаюсь,
А дальше вспомню – и уходит смех…
Стоял в одной рубахе, озираясь,
И не совру, что был сердитей всех.

Сначала-то купцы не замечали
С рогожами прикаченных телег,
Ну а потом все вместе закричали –
И тут как раз западал первый снег…

И так они кричали бестолково,
Что, чуя, верно, страшные дела,
Проснулася деревня Петраково,
Хоть и в версте от города была.

И надо же, ведь в этакую стужу,
И задолго до крика петуха,
Без сговора повылали наружу
И в лес пошли, подальше от греха…

А жутче всех, конечно, молодицам –
Не мешкая, оделись потолстей,
И в поле прижимали к своим лицам
Горяченькие головы детей…

А в городе, тем крикам поражёны,
Как будто были не в своём уме,
По улицам купеческие жёны
Бежали молча к городской тюрьме.

Да никого проститься не пустили…
Большую яму вырыли в кустах,
Потом туда покойников свалили –
И стало в яме светло от рубах…

А Лузгина назавтра хоронили,
И, вроде б чистя от земли мундир,
Склонившись к комиссаровой могиле,
Заплакал одинокий командир.

Стояла перед горкою крутою
И Лузгина жалела всей душой –
Ведь наш-то комиссар был сиротою –
Своим умом до слесаря дошёл!

И как милок боролся за свободу –
Как начал революции служить,
Всю кровь по капле отдавал народу –
И вот за то он – будет вечно жить!

А как из ружей в небо попалили,
Так прямо в горле и застрял комок…
Не я одна – ещё другие были –
Из ридикюля вынула платок…

А рано утром выхожу из дому,
На воротах увидела приказ –
Мол, коли власть встречали по-плохому,
То вам и будет комендантский час.

И не поверишь – круглую неделю,
Не то чтоб куда вечером пойти,
А как пришла, как села на постелю,
Так и сидела в доме взаперти!

А в воскресенье вздрогнула от стука,
И на пол уронила кружева –
Перекрестившись, поднялась со стула,
«Кто там?» — кричу, от страха нежива.

А отворила, так и заругалась –
Пришла подружка в ленте голубой,
И всё ж таки, как я ни упиралась,
А на гулянье увела с собой.

Потом уж и сама была не рада,
Как встретились нам, словно на беду,
Два человека из того отряда
В уже промёрзлом городском саду.

У старшего от холода икота –
Мол, нас не бойтесь… Изверги мы, что ль?
Мол, с вами познакомиться охота,
Мол, взять под ручку, барышня, позволь…

И так они смотрели-то сначала,
Как будто впрямь они умнее всех!
А я-то вдруг взяла да осерчала:
«А убивать, по-вашему, не грех?»

И тут другой – такой красивый парень! –
Свою цигарку сплюнул под забор,
Глазищи-то сощурил, как татарин,
И, подбоченясь, на меня попёр.

Ему я: «На меня-то не налазьте –
И так чулки порвала по репью!»
А он кричит: «Да я… для нашей власти
Не то – купцов… Я мать свою убью!»

И уж не помню, как домой летела,
Да по дороге угодила в грязь…
А там ещё от матери влетело
За то, что уходила не спросясь.

Раз на ночь ворожу на кавалеров,
Бежит жена Егора вся в слезах –
Злодеев двух поймали – офицеров,
А в город-то уж привезли в гробах…

Час комендантский скоро отменили,
И Полугород занесло снежком;
И на купцовой – братской их могиле –
Поставить крестик разрешил ревком.

А кончилась когда неразбериха,
Всего-то в доме стало дополна!
И жили бы, да и не знали лиха,
Когда б не распроклятая война.

Всем городом и в ноябре, и в мае,
Колоннами шагаем к Лузгину,
А там уж на могиле белый камень
Длиной два метра, метр в ширину.

И выбиты на камне серп и молот,
И надпись – «Комиссар Лузгин Сергей
Врагами революции заколот…» –
Да, уж теперь-то камень стал серей!

И выпивали мужики в буфете,
И музыка, куда ты ни пойдёшь!
Уж мы-то веселились, точно дети,
А нынче всё скучает молодёжь…

Июль – август 1966 г., Лигачёво

 

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Олег Лазарев. Солигалич, Полугород, и тихая Родина.

 

Когда в ноябре я вернулся из организованного проектом «ВГлубинку» путешествия по костромской глубинке, на почту мне пришло сообщение с рекомендуемой литературой и фильмами о местах, где пролегал наш маршрут. Среди полезного материала была ссылка на фильм Дмитрия Тихомирова «Тихая моя Родина» о городе Солигаличе. Ниже я постараюсь объяснить, что меня побудило посмотреть этот фильм дважды, а также дважды прочесть поэму Александра Тихомирова «Полугород» и ознакомиться с замечательными воспоминаниями Е. П. Медведниковой о своем детстве, прошедшем в Солигаличе.

Лично для меня нет ничего более нудного, чем документальный фильм, на протяжении которого монотонно излагают факты из учебника истории, или туристической (паломнической) поездки, где таким же голосом сообщают те же самые сухие факты в микрофон автобуса. Факты, подчас надуманные и неверные. Пожалуй, поэтому я и не езжу с турфирмами и не смотрю шаблонных документальных фильмов, а отправляюсь в путешествия и изучаю историю самостоятельно. Но нет правил без исключений, и если о своей осенней поездке я написал уже достаточно, то теперь хочу рассказать о своем знакомстве с судьбами одной солигаличской семьи, которое случилось благодаря фильму режиссера Дмитрия Тихомирова «Тихая моя Родина».

Наш город Полугород – город древний!
Всё помню речку, солнышко, пустырь…
За пустырем у леса – две деревни
И, недалече, женский монастырь.

Всё слава Богу было в нашем доме:
Как воскресенье — с мамкою в собор…
Еще любила прыгать на соломе –
И все-то помню, вот ведь, с тех-то пор!

То по двору побегаешь за тятей,
А то прикажут – полешь огурцы…
Соседи-то не знаешь, кто богатей, —
Второй и первой гильдии купцы!

Так начинается поэма Александра Тихомирова (1941-1981), отца режиссера, о революционных событиях 100-летней давности в городе Солигаличе. Поэма была написана по рассказам бабушки Дмитрия Тихомирова Екатерины Павловны Медведниковой. Образ Солигалича из поэмы «Полугород» ощущается на протяжении всего фильма, в котором основное внимание уделено рассказам о недавно живших и ныне живущих людях русской глубинки. Поскольку в фильме читаются лишь отрывки поэмы, а в свободном доступе текста поэмы я не нашел, то я связался с режиссером и, получив произведение, с наслаждением прочитал его на одном дыхании. Сложно сказать, что побудило меня разыскивать режиссера, дабы получить текст упоминаемой в документальном фильме поэмы. Быть может, звучащий в фильме записанный на магнитофон живой голос бабушки, рассказывающей об играх ее детства и юности. Или живой голос поэта, читающего написанный со слов бабушки «Полугород». В фильме Дмитрия Тихомирова, в голосах его бабушки и отца, я почувствовал любовь и искренность, взявшие меня за душу.

«С самого детства люблю животных и всю окружающую природу деревенскую. У деда была молодая красивая лошадь, черная вся, только звездочка была белая на лбу. Звали ее Залёткой. И еще любила корову Бурёнку. Я подружилась с ними. Один раз я сидела дома у окна. Окно было открыто. Вдруг подходит к окну Залётка, положила голову на подоконник и заржала. Я побежала на кухню, взяла большой ломоть хлеба и стала кормить. Она съела и ушла. И так продолжалось каждый день, а когда вставили вторые рамы, окно уже нельзя было открыть, а Залётка все равно приходила и ржала. Я скорей накидывала пальтишко с платком, брала большой ломоть хлеба, выбегала на улицу — она меня ждала. Я кормила и гладила, а она меня лизала.»

Это отрывок из воспоминаний Екатерины Павловны (1903-1995), бабушки режиссера, о своем детстве. С простотой и любовью к жизни, родителям и родному городу написаны ее небольшие по объему воспоминания. В них мне открылись новые интересные детали из жизни дореволюционного Солигалича. Я бесконечно благодарен Дмитрию Тихомирову за то, что в своем фильме он использовал живые краски судеб людей, связанных с Солигаличем. Благодаря этому в свой новый приезд туда я по-новому взгляну на город русской глубинки, богатый богатством тихой размеренной жизни. Ведь не о каждом городе нашей страны сможет сказать человек: «Тихая моя Родина»…

Источник здесь.