В.А. Дудин. ОБИТЕЛЬ ПРЕПОДОБНОГО АЛЕКСАНДРА ВОЧСКОГО
Нет сомнения в том, что преподобный Александр Вочский не только положил основание обители, но и успел еще при жизни своей привести её в благоустроенное состояние. Об этом часто упоминается в службе. «…И любовью в ней (пустыни) обретет причудную создав Всемилостивого Спаса водам в освящение»… « Пустыня Воцкая гражданин явился еси, преподобне Александре, в ней же много временя пребыв, единствуя отнюдуже тебе Бог устроял собрал учеников множество пастыря та поставляет бытии словесных овец» (стих. на хвал.) и т.д.
Обитель по кончине преподобного стала носить его имя. Со дня основания и до упразднения, обитель во всех документах называется: «Александровская пустынь на реке Воче».
Первое время преподобный Александр и его преемники подвизались незаметно для многих и поддерживали свое скромное существование собственными трудами и благотворительностью местных жителей. Но вскоре, по благочестивому обычаю того времени, «на них стали щедро изливаться царские и патриаршие милости». Московские патриархи взяли монастырь под свое покровительство и в свое ведомство. Патриарх назначал от себя, или утверждал избранных братией из своей среды игуменов, келарей и казначеев и разрешал строить храмы. Во всех случаях игумен с братией обращался с просьбами к своему патриарху непосредственно, и отказа в их просьбах почти никогда не было. Под этим высоким покровительством монастырь находился до самого упразднения патриаршества. С упразднением патриаршества монастырь перешел под покровительство и в ведомство Московского митрополита и лишь с открытием в половине прошлого столетия Костромской епархии (1744), стал принадлежать ей. Московские цари не менее, если не более, покровительствовали и благодетельствовали монастырю. Уже в царствование Василия Ивановича III (1503-1533), отца Ивана Грозного, обитель получила в свое владение в Солигаличском уезде целую Спасскую волость со всеми жителями, пашенной и сенокосной землей, лесом, реками и озерами и всевозможными доходами. При этом, монастырь со всей братией и монастырские крестьяне были освобождены от множества казенных пошлин, подсудности и всякого вмешательства в их жизнь и деятельность со стороны светской власти, кроме царской. Владения монастыря и его права были изложены подробно в особой, так называемой «несудимой грамоте» Василия Ивановича III. В 1613 году, при нападении на Солигалич поляков и литовцев, грамота была утрачена. Об этом игумен Александровской пустыни Варлаам с братией в своем челобитье к царю Михаилу Федоровичу писал: «Была у нас жалованная грамота блаженной памяти царя великого князя Василия Ивановича всея России, и в 121 (1613) году приходили к Соли Галицкой польские и литовские люди и черкасы и Соль Галицкую город сожгли и посацких людей посекли: а та наша монастырская грамота, книги и монастырская рухлядь казенная отвезена были в Соль Галицкую к посадскому человеку к воину Говорову, а того воина Говорова с женою и с детьми ссекли и двор его сожгли, и та наша грамота, книги и рухлядь монастырская погибла, а остался у нас с той жалованной грамоты список». Царь Михаил Федорович вместо утраченной грамоты дал в 1614 году свою новую жалованную грамоту, копия с которой долгое время сохранялась в Преображенском храме села Коровново.
Согласно грамоте и писцовым книгам 1627 и 1646 годов монастырь располагался в Солигаличском уезде Усольской осады, в Лосеве – Раменье волости на правом берегу реки Вочи. Монастырь имел в собственности два храма – Преображения Господня (холодный) и Покрова Пресвятой Богородицы (теплый), а также монастырские строения внутри территории; в храмах – Божие милосердие (т.е. св. образа), книги и колокола. Кроме того, в собственности монастыря находились монастырская слободка Коровья в которой проживали «служки, служебники, крестьяне (вроде дворовых людей) до 10 человек, занимаясь скотом и черными работами, две мельницы на реке Воче с большими колесами и на реке Елховке, земля пашенная, сенокосная и под лесом 68 четей по берегам рек Вочи и Вексы. К монастырю, также, была приписана Спасская волость крестьян, в которую входили одно сельцо Самылово, 10 деревень, 12 починков и пустошей. Монастырю принадлежали следующие вотчины: сельцо Самылово на реке Вексе; деревни Балабаново, Кондратово, Боровое, Усово, Пузово или Лузголово, Порозово-меньшее, Плосково, Брагино; починки Лебзицын, Борзацево, Холмец, Муланово, Порозово-большое, Бабин, Филатово, Кольцово, Паново, Жуково, Кузьмин или Саначин, Еково, Степанково Богатое, Данилково-Лихачево. В сельце Самылове располагался храм Воскресения Христова с причтом. В деревнях по переписи 1646 года насчитывалось 46 дворов крестьянских, в которых числились 124 человека; 22 двора бобыльских – 43 человека, кроме вдов; 6 дворов служивых – 19 человек; 1 двор детенышей — 1 дворник. Всего в 75 дворах проживали 187 человек, кроме вдов. Общая площадь пашенной, сенокосной и под лесом крестьянской земли составляла 371 четь. Все монастырские и крестьянские владения занимали площадь «в 7 верст в длину и 12 верст впоперек».
Все это было пожаловано монастырю от благочестивых царей исключительно с той целью, чтобы «обитель не претерпевала скудости, чтобы благолепие ее никогда не увядало, а иноки были свободны от лишних забот по приобретению себе насущного пропитания и усердно предавались молитве». «А то есми дал я обители Преображения Спасова на фимьян»,- говорил об этом царь Михаил Федорович в своей грамоте 1614 года. Кроме того, монастырь мог свободно на свои земли принимать пришельцев, которые становились монастырскими крестьянами, обязанными служить только монастырю. С переходом на монастырские земли они освобождались от многих трудовых обязательств по отношению к своим помещикам и казне.
Покровительствуя монастырю, цари в важных проступках и по жалобам посторонних лиц, игумена с братией разбирали и судили сами, или через своих дворецких. «А кому будет искать чего на игумена с братией…великие дела», — говорится в грамоте 1614 года, «ино их судим великий государь царь и великий князь Михаил Федорович всея Руссии, или мой дворецкий, а не деньщики площадные по игумена и по старцев, и по слуг и по крестьян не ездют и сроков на них не наметывают, а дает их на поруки дворецкий, данный пристав, а срочит им один срок в году – Крещение Христово, а оприч того сроку не наметывает, а кто на них накинет срок не по тому сроку и тот их срок не в срок, или кто возьмет безсудную и та не в безсудную, или – правую грамоту не по их сроку и та грамота не в грамоту».
Преподобный Александр Вочский. Совр. икона.
Суд же над монастырскими крестьянами был предоставлен от царя игумену с братией и игумен ведал и судил по своему усмотрению. «И мы великий государь царь и великий князь Михаил Федорович всея Руссии пожаловали игумена Варлаама с братией, велели тех деревень Спасской волости крестьян ведати и судити игумену Варлааму с братией и наместницы наши Галицкие, и их тиуны и патриаршие десятильники… Спасской волости крестьян не судят ни в чем опричь душегубства и татьбы с поличным и разбоя, и ни посылают к ним ни почто, ведает и судит своих крестьян игумен Варлаам с братией сам во всем, или кому прикажет; а случится суд сместный игуменовым людям с волостными людьми, и с городскими или с боярскими, и наш наместник, и волостели и тиуны посельские судят, а игумен с братией, или их приказчик с ними же судит; а кому будет чего искать волостным людям Спасской волости на крестьян, ино их судят в монастырском сельце Самылове; в правде и в вине волостной человек – волостелю, а игуменов человек в правде и в вине игумену, опришно душегубства и татьбы с поличным; а поличное: что возьмут из-за замка – ино то поличное; а найдут в пустой храмине не за замком – ино то не поличное».
Монастырь и монастырские вотчины были освобождены от многих пошлин в пользу казны. Так, при своих поездках по разным монастырским нуждам и даже в Москву «налегке и с кладью зимой на пяти возах, а летом на пяти телегах, игумен, братия, слуги и крестьяне не платили по дороге ни мыта, ни перевоза, ни носки, ни явки, ни тамги и никаких других обычных казенных пошлин». Обидчикам и притеснителям проезжих старцев и монастырских крестьян царь грозил опалой и казнью. Галицким наместникам и тиунам повелевалось с крестьян Спасской волости… «ни кормов своих не собирать, ни посылать к ним ни почто…»…
Небольшие пошлины в казну со своих вотчин собирал и платил игумен монастыря через тиуна и доводчика. «…А дадут те крестьяне Спасской волости тиуну корм на Рождество Христово: с осьми деревень полоть мяса, да мех овса две четверти, да на Вознесение, да на Петров день барана с осьми деревень, да по сыру с избы, а не люб полоть, ино за полоть пять бен, а за барана три бенки, а за сыр две деньги…».
Монастырь обязан был платить в казну за своих крестьян пошлины деньгами и натурой:
— а) меховые пошлины 8 алтын и полтрети (4 1/5) деньги ежедневно;
— б) поземельные по полтрети (3 ½) и по четыре деньги с 14 четвертей с осьминою;
— в) ямские до 10 рублей 12 алтын и 2 деньги;
— г) на корм стрельцов по 2 четверти ржи и по 2 четверти овса.
Кроме того, в 1663 году, согласно грамоте святейшего патриарха Филарета, на время военных действий под Смоленском был направлен в Москву даточный человек с лошадью и уплачено пошлин с перехожих земель 13 рублей 31 алтын. В 1637 году с «монастыря было взято в казну 18 рублей 20 алтын на городовое и острожное дело для польских городов и разным людям на государево жалование; в 1651 году на жалование и прогоны московских и иных городов уплачено 10 рублей 12 алтын и 2 деньги; в 1617 году взято на корм жемчужного мастера Томилы Задлова с учеником 45 алтын; в течение 4 лет, с 1618 года брали на корм новгородского боярского сына Богданова, командированного по делам в Галич, по осьмине ржи на месяц».
Помимо всего приходилось иногда еще предлагать угощения разным служилым людям. Так, в 1667 году обитель посетил некто Василий Елисеевич, для которого было куплено вина на 11 алтын и 2 деньги.
Освобожденные от государственных повинностей монастырские крестьяне несли некоторое тягло в пользу монастыря. Монастырь, как уже было сказано, в 1613 году был разрушен поляками. Ввиду этого, царь Михаил Федорович в своей грамоте 1614 года, прежде всего, обязывает крестьян Спасской волости «построить и отделать в монастыре церковь с трапезой, да игуменскую келью, да казенную келью с клетьми и сенями, да хлебную избу». Независимо от всего крестьяне обязаны были ежегодно на монастырских лугах косить, сгребать, метать и огораживать сено; рубить и возить лес на постройки и на дрова; расчищать под пашню новые пасеки; пахать землю, сеять убирать и молотить хлеб; бить по рекам для рыбной ловли езы и т.д. Кроме всего крестьяне должны были игумену давать на три праздника: на Рождество Христово, Пасху и Петров день «по три деньги с деревни, да осенью по овчине с деревни, да на масленицу по пяти денег с деревни».
К этому можно прибавить и частную благотворительность от посетителей богомольцев, которая, несмотря на бедность населения, никогда не прекращалась. В тоже время нужно сказать, что иноки были очень экономны. Например, игумен Иов на поездку в Галич в 1667 году издержал только 1 рубль, а старец Иона, путешествовавший в Москву по монастырским делам, получил на расходы в дороге 2 рубля. Таково было материальное положение Александровской пустыни в 17 веке, которая «никогда не претерпевала скудости».
Крест на месте упокоения прп. Александра Вочского в Коровново.
Жизнь иноков целые столетия текла мирно и безмятежно, за исключением редких случаев. Из истории монастыря, пожалуй, можно привести два таких случая, когда тишина и безмятежие иноков были нарушены. О первом уже говорилось, когда в 1613 году на обитель напали поляки, разорили её, ограбили, а иноки должны были на время скрываться в окрестных дебрях. Прежний порядок и благосостояние монастыря все же через некоторое время были восстановлены, а благодаря щедрости царя Михаила Федоровича была подтверждена жалованная грамота и выстроены крестьянами новые храмы и кельи.
Второй случай был очень примечательный, и остановимся на нем более подробно. В 1631 году в Александровскую пустынь от галичского воеводы Ивана Ивановича Масальского приехал подьячий Андрей Семенов с наказной памятью из съезжей избы и в сопровождении неизвестного старца. Подьячий объявил, что в обитель назначен новый келарь старец Никандр, для заведования монастырским хозяйством. После отъезда Андрея Семенова в Галич, Игумен Варлаам с братией попросили у Никандра патриаршую грамоту о назначении его в келари. Однако грамоту Никандр не стал показывать, попросил открыть монастырское казнохранилище, забрал все монастырские деньги в сумме 40 рублей 50 копеек (лежачих 33 рубля и расхожих 7 рублей 50 копеек) и унес их в свою келью. Игумен с братией стали бить ему челом и требовать, чтобы деньги Никандр не носил с собой, а отдал бы на хранение казначею. На что новый келарь ответил: «мне государь все приказал, хоть их в грязь затопчу, а тебе игумену с братией ни до чего и дела нет». Впрочем, спустя некоторое время, удалось игумену «умолить» старца отдать деньги казначею под расписку самого игумена и старшей братии. Но это не уберегло монастырь от растраты денег старцем. Никандр стал постоянно брать у казначея деньги и тратить по своему усмотрению «неведомо куда». Затем он потребовал от казначея «денежную» книгу и таким образом лишил возможности игумена с братией иметь над собой контроль. Мало того, новый келарь стал открыто говорить казначею, братии и крестьянам, чтобы те «не слушали игумена ни в чем, а слушали бы только его одного, потому что игумену будто бы до них уже нет никакого дела». Таким образом, вступив в права келаря Никандр забрал в свои руки все монастырские деньги и хозяйство и «торжественно» отправился в Галич с благородным поклоном к своему благодетелю князю Масальскому. При этом он захватил на подарки воеводе и другим служилым людям 8 рублей и корову стоимостью в 2 рубля. Половина денег, по словам игумена с братией, пошла на покупку в Чухломе и Галиче пива, вина и меда, до которых Никандр был видимо большой охотник. Поездка в Галич придала старцу Никандру еще больше смелости. Игумен с братией стали снова «бить ему челом», чтобы тот показал патриаршую грамоту о назначение его в келари. На этот раз Никандр уступил, сказав: «в честь вам покажу, а не в честь не покажу», и действительно показал. В грамоте было написано, что он назначается в келари в Александровскую пустынь только в том случае, если место келаря остается «пустопорожним». В тоже время оно было занято старцем Ионой, вероятно, с ведома патриарха. Однако Никандр, несмотря на это, начал справлять службу келаря по своему усмотрению и в новом духе. По собственному признанию Никандра, «келарство им было куплено за большие деньги» и, очевидно, не для того, чтобы послужить с пользой в пустынной обители, а для того, чтобы пожить в свое удовольствие. Он был из братии столичного богатого монастыря, где привык жить широко и свободно, совсем не по-монашески, а тем более не по-пустынному. В Александровской пустыни он принялся наводить порядок «противу велик лавр: не ходил на обеды с братией, имел свой стол, сам пил и братию склонял пить пиво, вино и мед». Ссылаясь на то, что ему «убытков учинилось от грамоты много», он обложил особым сбором не только монастырских крестьян, но и братию, даже игумена и «справил с них в свою пользу 40 рублей». В 1631 году игумен Варлаам с братией, вкладчиками и крестьянами вынуждены были обратиться с жалобой на Никандра к своему святейшему патриарху, докладывая ему, что «при таком келаре и при вводимых им порядках жизни, не останется средств к существованию обители и на полгода». Эта непривлекательная страничка в истории Александровской пустыни не только не «запятнала» репутацию учеников преподобного Александра, а напротив, придала больший подъем в их благочестивой, смиренной, в полном смысле, пустынно-иноческой жизни. Коренные иноки возмутились немонашеской жизнью и новыми порядками пришлого старца келаря и, как мы видим, приняли должные меры к ограждению от его соблазнов и натиска… Вскоре монастырь освободился от Никандра, и нарушенный им пустынный порядок в обители был восстановлен.
Александровская пустынь имела немаловажное значение и для местного населения, поддерживая их материально и духовно. Жизнь монастырских крестьян на привилегированных монастырских землях была более уверенная, чем крестьян помещичьих и казенных. Крестьяне несли небольшие повинности в пользу обители, а иноки, естественно, не допускали по отношению к ним жестокости, как помещики к крепостным крестьянам. Напротив, иноки были сострадательны и добры к своим крестьянам и никогда не оставляли их в нужде. С другой стороны сам образ жизни иноков смиренный, благочестивый, исполнительный в пользу поста и молитвы, истового монастырского богослужения и воспоминаний о подвигах при жизни и чудесах по смерти преподобного Александра не мог не отразиться на жизни окрестных жителей, которые воспитывались и просвещались в духе веры и нравственности.
Источники:
Костромские епархиальные ведомости. – 1893.- №5. — С.98-109