Дмитрий Тихомиров. Екатерина Павловна Медведникова, урождённая Логунова (1903-1995), пишет свои воспомнания. 

 

 

 

Маленькое предисловие. 

С моего раннего детства, бабушка рассказывала мне о своём детстве и молодости в Солигаличе. Точнее, родилась бабушка в деревне Брыкино под Солигаличем, и в возрасте 6 лет её семья переехала в город. Об этом бабушка подробно пишет в своих воспоминаниях о детстве, которые она записала по просьбе моей мамы в конце 80-х годов. 

По бабушкиным рассказам, в моём сознании сформировался образ Солигалича — волшебного, почти нереального места. Также, по бабушкиным рассказам, мой папа, поэт Александр Тихомиров, написал поэму «Полугород», рассказывающую и революционных событиях в Солигаличе, расстреле купцов… Папе удалось побывать в Солигаличе в 70-е годы, он говорил, что всё оказалось таким, как он себе представлял. 

Бабушке так и не довелось вернуться в свой родной Солигалич, из которого уехали в начале 30-х, в поисках лучшей жизни. А мы с мамой, которую увезли из города в возрасте около пяти лет, приехали лишь в 1996-м, через год после смерти бабушки — именно тогда я впервые увидел город. И полюбил его. И тоже было чувство узнавания всего того, о чём рассказывала бабушка. 

Мы с мамой хотели снова приехать в город. Но мама так и не собралась, она умерла летом 2013 г. И, в то же лето, мы с женой и детьми, в память моей мамы, поехали в Солигалич. И снова я и все мы были восхищёны волшебством этого светлого места, где я чувствую себя на родине. 

Несколько лет назад мама написала заявку на съёмку документального фильма о городе. Я подал её на государственное финансирование, как режиссёр будущего фильма. И, неожиданно, осенью 2013 г., заявку утвердили — и вот, летом 2014-го мы приехали с небольшой съёмочной группой для съёмок документального фильма. 

Предлагаю вашему вниманию бабушкины воспоминания о своём детстве – в том виде, как она их записала, а моя мама набрала, впоследствии, на компьютере. Я не стал никак корректировать или редактировать текст. Думаю, Солигаличанам будет интересно прочитать эти истории, подобные которым они сами слышали от своих бабушек и дедушек… 

Дмитрий Тихомиров

 

 

 

 

ЕКАТЕРИНА ПАВЛОВНА МЕДВЕДНИКОВА, УРОЖДЕННАЯ ЛОГУНОВА (1903-1995), ПИШЕТ СВОИ ВОСПОМИНАНИЯ.

МОЁ ДЕТСТВО

Я родилась в деревне в семье крестьянина. Отец и мать моя тоже из семьи крестьян. У родителей папа был один сын и сестра и до шести лет жили с бабушкой и дедом.

До 4-х лет я своего детства не помню, но после 4-ёх лет осталось в памяти — луга со множеством всяких цветов, по которым мы дети бегали, выбирали красивый цветок. Речка, куда ходили с подростками в воде плескаться, в лес за ягодами, грибами, конечно. В банку \ корзину\1 немножко нарву, а дальше все в рот… Любила сенокос, валяться по сухому душистому сену, сгребать граблями, носить охапками сено к стогу. Любила смотреть как топят овин, где сушат снопы с зерном. Потом сушеные снопы раскладывают по твердой земле чистой и цепями молотят. Любила слушать их стук. А когда убирают овощи, картошку помогала собирать в мешки. А зимой на улицу — кататься на салазках с гор, вся перемерзнешь, скорей домой. Разденешься, заберешься на русскую печку, согреешься и уснешь. Будут кричать “ домой пора!”, а я сплю спокойно на печке.

С самого детства люблю животных и всю окружающую природу деревенскую. У деда была молодая красивая лошадь, черная вся, только звездочка была белая на лбу. Звали ее Залёткой. И еще любила корову Бурёнку. Я подружилась с ними. Один раз я сидела дома у окна. Окно было открыто. Вдруг подходит к окну Залётка, положила голову на подоконник и заржала. Я побежала на кухню, взяла большой ломоть хлеба и стала кормить. Она съела и ушла. И так продолжалось каждый день, а когда вставили вторые рамы, окно уже нельзя было открыть, а Залётка все равно приходила и ржала. Я скорей накидывала пальтишко с платком, брала большой ломоть хлеба, выбегала на улицу — она меня ждала. Я кормила и гладила, а она меня лизала.

А с Бурёнкой подружилась так: один раз я стояла на улице и смотрела на стадо коров возвращающегося с поля домой. Увидела Бурёнку, позвала, дала ей кусок хлеба. И с той поры она меня уже знала — каждый день я выходила с куском хлеба встречать стадо и Бурёнка, увидя меня, сразу бежала ко мне. Съевши хлеб, лизала лицо, голову мне, и так мы дружили до отъезда в город.

Любила слушать утром на заре как перекликаются петухи по всей деревне на разные голоса. Лежишь на на повити, на сене и слушаешь. Из деревьев больше всех любила березу, ее белый гладкий ствол, ее длинные гибкие космы, спускающиеся чуть не до земли, ее нежные зеленые атласные листья, дающие аромат. Люблю все, что кругом населяет природу. “ О, яркий свет,\ О, чудный дух березы! \ И плакал я перед тобой,\ В ответ ты опустила вежды…”.

Очень хорошее и приятное осталось воспоминание — последний день Масленицы. Днем собирали все ненужное — корзины плохие, ящики — все старье и строили высокую пирамиду из всего этого, а сверху сажали из соломы куклу. Строили в поле, подальше от деревни. Вечером, когда все заговеются и вся деревня от мала до велика \ до старого\ идут к той пирамиде — она называлась Масленицей — начнется валка всех в снег. Смех, визг в снегу… Потом зажигают Масленицу, садятся вгруг её\ садятся кругом её\ и поют всякие песни, играет гармонь, танцуют… Так красиво, так весело, так радостно, и это продолжается до тех пор, когда сгорит Масленица. Тогда все прощаются на Великий Пост и расходятся по домам. Я прибегу домой вся в снегу, замерзшая и скорей на печку. И так затихает вся деревня — ни гармони, ни песен до Пасхи. А Пасха придет, все спешат в церковь святить куличи. После службы разговеются, отдохнут и идут катать яйца, со всеми христосываться. Колокола звонят во всех церквах, и чувствуешь так радостно и так прекрасно. Мы — мелюзга своей компанией катали, к старшим не лезли. У нас много шуму — споры, кто проиграл, кто много выиграл… Праздник Пасху празднуют дней 5. Лазают на колокольню, звонят все пять дней.

Действительно чувствуешь, что это праздник. \Эта фраза почему-то зачёркнута у мамы\.

Мы от дедушки и бабушки уехали постом в город, когда приехал папа из Питера. А почему уехали — тяжелая история. Когда папа стал жениться, ему приказали, чтобы он женился на богатой, взял большое приданое — пуховые подушки, перины, да и родня будет богатая. Но папа не послушался их, а женился на сироте, не богатой, потому что он ее знал с юношества и любил крепко. Когда сыграли свадьбу, он привел ее в свою семью. Свекру и свекрови было очень досадно почему она ему не отказала, зная, что не ровня ему и они сразу ее возненавидели. Когда муж уезжал в Питер работать с апреля до декабря, ее жизнь становилась мукой. Заставляли делать тяжелую, не женскую работу. Работать от зари до зари и что бы она ни делала, все им нехорошо. Кричали, бранили ее, свекор даже бил не раз. И так ее жизнь текла до приезда мужа. При сыне они боялись, ее не обижали, зная, что сын их распечет. И она никогда не говорила о своей жизни, зная, что он уедет, ей еще хуже достанется.

Однажды бабушка меня попросила унести маме завтрак. Ей приказали выкосить болота, а мокрую траву всю вынести на плечах на сухое место сушить. Я принесла, посмотрела и заплакала — мама стоит в воде чуть ли не по колена, ноги в крови, порезанные осокой, скашивает осоку с кочек, а потом мокрую на себе таскает.

Мама прожила со свёкором и свекровью 10 \?\ лет, всё терпела переносила. Наконец ее терпению пришел конец, у нее не было больше силы так мучиться и терпеть. Когда папа приехал домой, мама все рассказала про свою жизнь у них, и стала просить отца чтобы он от них отделился и переехать в город. Продать свой дом и купить в городе свой дом. Папа понял, что они совсем ее изведут. Они поехали в город снять квартиру на время, когда папа продаст свой дом, и купят свой.

Сняли дом без хозяев с землей при доме — 10 соток и потом переехали в город. Мне было 6 лет. Папа в апреле опять уехал в Питер работать. Зимой приехал, съездил к родителям и продал свой дом. И оне потом купили свой дом на Кладбищенской улице, тоже с участком при доме земли.

И вот продолжается мое детство в городе, не совсем еще знакомом. Знакомство с новыми друзьями, с разными играми, которых в деревне не знают. Нас, моего возраста было много хороших — в палочку-выручалочку, в ловички, в гори-гори масло, в красочки, золото хоронить, в кошки-мышки, в зорю-зореницу, качались на качелях, на гиганах\?\ , а больше всего любили играть в лапту. Я любила лазить на дерево, на черемуху, когда она цветет. Заберешься высоко, сядешь на толстый сук и качаешься. А кругом все бело пчелы жужжат, аромат — так красиво, прекрасно. И за ягодами, когда поспеют, лазила. И любила забраться на крутую гору и оттуда катком по траве вниз. Ходили гурьбой на речку, в лес за ягодами, грибами. Встретили волка, лисицу, зайца. На медведя чуть не наткнулись, но мы все время шибко кричали “ау- ау”. Медведь боится крику, и он ушел, нас не видел. В наших лесах их очень много водилось, не раз коров задирали. Охотников было мало.

Летом помогала маме — полола, поливала, все дела сделаю и на улицу — играть с друзьями. А зимой целый день катанье на салазках, а вечерами куклы. Чего-нибудь из лоскутов строчим, шьем для кукол. Куклы были тряпочные, кукол не покупали.

Так детство шло беззаботно до 8 лет. Восьми лет отдали в городскую школу учиться. С ученья началась хотя и небольшая, но забота. Надо постараться сделать хорошо заданный урок, чтобы не получить двойку. Я любила учиться. Училась хорошо. Мне очень нравилось учиться хорошо — на 5 и 4. Когда я кончила четыре класса, можно было учиться дальше, была женская гимназия, но за ученье надо платить очень дорого. Родители были не в состоянии, потому что нас детей было 5 человек. Меня хотел учить в Гимназии на свой счет городской начальник, который заведывал всем городом и школами. Богатый. Детей не было у него, и он знал нашу семью и как я училась, но мать не отдала, постеснялась и чтобы не обидно было и другим детям — почему именно меня.

Когда перешла во второй класс, научилась хорошо читать, полюбила книги. К концу 2 класса я прочитала все сказки Пушкина. Своих книг не было, брала в Библиотеке. После сказок увлеклась Гоголем — страшными его рассказами. Страшновато было читать вечерами, когда зажгут лампу, но интересно, а что дальше. Начитаешься, а вечером приходится выйти на улицу и так жутко сделается.

Учась в третьем классе, любила в солнечный светлый день одна ходить в близкий знакомый мне лес. Придя на поляну, садилась под березу на мягкий душистый зеленый мох, и слушаешь тихий шелест листвы, как будто передают свою заветную тайну друг другу, и разноголосый хор птичий, и унесешься мечтой в страну дальнюю — дальнюю, чужую, незнакомую, но светлую, счастливую и прекрасную.

И еще любила ходить в монастырь молиться, слушать хор певчих монахинь. Как они пели — заслушаешься, стоял бы долго и слушал, а после службы заходила к двоюродной сестре — монахине. Мама натопит молока, нальет в бидон и велит после службы зайти к ней и отдать в подарок, потому что им не давали. Все время постное, молочное только по большим праздникам. Она была певчая и ходила за игуменьей монастыря — водила в церковь и обратно, и так же ухаживала за ее квартирой. Приду с ней, игуменья напоит чаем нас с пирожками, покажет все свои палаты, расскажет, а потом сестра поведет в сапожную, где шьют монахини обувь, в мастерскую, где шьют одеянье, в мастерскую, где рисуют Иконы, в просвирную, где пекут просвиры \просфоры- Л. М.\. Монахини все делают сами. Мужчин нет. Не разрешается. Монастырь женский. Когда все осмотрим, идем в их трапезную обедать, где все монахини завтракают, обедают и ужинают.

Как раз был обед и меня посадили за стол. Подали окрошку — квашеная капуста с картофелем мелко нарублена, лук и квас — больше ничего не положено. Второе — постные щи с овсяной крупой — тоже ничего — ни масла, ни сметаны. Пообедали, стали петь молитвы. У них всегда такая пища.

В Ильин День все мы — друзья любили ходить в монастырь за зеленым горохом. Придешь, попросишь монахиню рабочую, которая ухаживает за посевом, она отведет нас на поле, нам скажет чтобы мы ботву не дергали, а рвали осторожно стрючки. Мы, конечно, осторожно нарвем полные запазухи, скажем “спасибо” и домой. Сядем на завалинку и шелучим, все очень довольны.

Кончив 4 класса, я за это время много книг прочитала. А пока училась — Пушкина, Гоголя, Крылова, Чехова. Некрасова любила стихи, Никитина. Оне так для меня близки сердцу, написано то, что я сама все пережила.

Напротив нашего дома жила очень старенькая бабушка и она меня всегда просила, чтобы я приходила к ней ночевать — она одна боялась. Я прибегу с улицы, уроки мои все сделала еще после обеда, беру книгу и бегу к ней. Она меня уже ждет, зажигает лампу, берет прялку, прядет, а я ей читаю. Ей очень нравилось, как я читаю. Насыплет мне семечек, вяленой моркови, брюквы и так мы сидим до 10 часов, поужинаем и ложимся спать. А утром прибегу домой, позавтракаю и в школу. Долго я так ходила к ней. Потом она заболела и умерла. Я долго по ней скучала.

В детстве была я не трусихой, ничего не боялась. Любила глухие места, где деревья повалены и выдраны с корнями. Идешь, пробираешься, а крапива выше головы. И вот по этим сваленным деревьям лазила, где не пройти — подлезала под них. Ухнешь в яму — еле выберешься. Любила овраги, пещеры, все глухие места. А интересно узнать — что там, в такой трущобе. В лесах у нас было спокойно. Никаких разбойников и бродяг не было, окромя зверей.

Года через 3 после отъезда в город приезжала бабушка проведать, как мы устроились и рассказала мне, что Залётка долго после меня приходила к окну и долго стояла и ржала, потом, опустив низко голову, уходила. “И Бурёнка ходила на то место, где ты ее встречала. Придет, встанет и мучит, как будто зовет”. Бабушка прогостила у нас 4 дня. Когда она поехала, я дала ей больших два куска пирога и просила ее чтобы она их скормила Бурёнке и Залётке, чтобы поцеловала их и погладила.

Семья наша была очень дружная. Отец с матерью никогда не ругались, не ссорились. Если что нужное дело сделать, посоветуются меж собой, тихо, спокойно решат, потому что отец не пил никаких спиртных напитков, даже пива, и не курил.

Нас было 7 человек детей — 3 девочки и 4 мальчика. Жили дружно, мало ссорились, старались меньше шуметь. Отец нас никогда не обижал и не кричал. Утром встанет, вскипятит самовар, приготовит завтрак и нас будит: “Вставайте, дети, завтракать и в школу!”.

Мы любили родителей и всегда слушались их. Они были красивые. Папа — стройный, высокий, на лицо смугленькай. Мать — беленькая красивая, чистоплотная, хозяйственная, трудолюбивая. Мастерица вязать, вышивать, красивые кружева на куклюшках плесть и сама всех нас обшивала, портнихе не отдавала.

Мы — детвора летом, когда идет дождик, любили кричать: “Дождик лей, дождик лей, на меня и на людей, на тятину пшеницу, на бабкин ячмень поливай весь день!”. А когда, чтобы дождь перестал, кричали: “Дождик, дождик перестань, мы поедем на Ердань, Богу молиться, Христу поклониться, как у Бога-Христа отворяют ворота ключиком замочком, шелковым платочком!”.

Примечания.

1). Текст заключенный в косых скобках принадлежат моей маме, Лидии Алексеевне Медведниковой, которая набрала этот текст с бабушкиной рукописи.