Леонид Дудин. Предисловие к книге Ольги Новиковой «ПРОТОИЕРЕЙ АЛЕКСАНДР САЙГУШЕВ. ЖИЗНЬ».
Предисловие Л.Дудина. (Из письма)
…мне пришлось много работать и с произведениями других православных авторов. Я счастлив, что капитальный труд академика Академии Российской словесности Ольги Александровны Новиковой «Протоиерей Александр Сайгушев. Жизнь» отредактирован мною и мною же написано к нему предисловие.
Предисловие редакции.
В наши времена, когда будто чья-то рука стирает память о гонениях советской власти на Церковь и на всякое инакомыслие, когда, напротив, превозносятся (в том числе, и нашей многострадальной церковью!) «достоинства» советской жизни — подобные книги, это не только история человека, священника, жившего в эпоху «Красного колеса», но – напоминание, что власть и равнодушие народа могут быть – лютыми.
Это, как — непрестанно звонить в колокол… Чтобы он, однажды, не зазвонил – по тебе…
ПРАВЕДНИКИ И ЦАРСТВИЕ НЕБЕСНОЕ
«И отрёт Бог всякую слезу с очей их,
и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля,
ни болезни уже не будет. (Откр. 7.16; 21.4)»
Книга Ольги Новиковой «Протоиерей Александр Сайгушев. Жизнь» явилась на свет весьма жданной. Она непременно должна была явиться, ибо автор, талантливый литератор, выросшая в семье священника, духом и сердцем принявшая её православный уклад, не могла не сказать живое слово о своём отце – носителе и хранителе учения Христова.
Написал, что «книга явилась на свет весьма жданной» и остановил себя на мысли: «А может, долгожданной?» – не ведаем. Не будем расспрашивать о том и автора. Нам дано лишь предполагать, сколько времени вынашивалась сама идея «Жизни», как планировалось написание (и планировалось ли?), – поскольку мы видим необычное изложение материала.
А оно идёт от серебряной паутинки резного листа рябины у дома, что на улице Садовой города Воскресенска, где жил протоиерей и его семья, и далее – до тайных отрогов Жигулёвских гор, где родился мальчик Шура (будущий протоиерей), и где от волнения повествования исключается строгая линия сюжета. Она, ломаясь на хрупких зигзагах действия, неожиданных жестах и неразгаданных символах, всё же даёт завидную возможность появиться справкам уточнения, неоспоримым историческим и житейским фактам, которые не терпят быть забытыми, а просятся непременно сейчас же в строку, чтобы успеть успокоить сердцебиение автора.
Да и само начало книги необычно, поскольку не совсем хронологично – не с первых, а с последних дней жизни о. Александра идёт повествование, то есть фактически с его кончины, которая, как и любая кончина, становится тем рубежом, когда, в силу канонов Всевышнего, мы не можем с человеком побеседовать, зафиксировать его мысли, не говоря уже об их согласовании. Остаётся только память.
И эта память, беспокоясь, начинает тревожно жить в гипотезах, легендах, мифах, передавая от поколения к поколению откровения праведников. Но разворачивается начало книги (дни кончины) вспять, – и великое свечение прошлого вновь становится яркой явью во всех подробностях и фрагментах становления священника (подросток Шурка, семинарист Александр) и его зрелой жизни (протоиерей Александр Сайгушев).
От первого до последнего слова в благодарных трудах дочери звенит сопрано – неиссякаемый источник любви и печали, идущий к отцу Александру Михайловичу, к матери Марии Андреевне, родным братьям Сергею и Михаилу – ко всему, что окружало, и кто окружал автора. Ольга Новикова, будучи сама фельдшером, находясь рядом с больным отцом, находит такие вот пронзительные слова молитвы, надежды и утешения:
«Нежданно за больничным садом, через дорогу, высоко на сосне быстро мелькнул пушистый беличий хвост. Они часто здесь бывают, эти маленькие красивые зверьки. Наверное, подумалось, послан свыше хороший знак! Жить! Господи, помоги моему отцу! Соверши чудо! Он так старается жить! Спеша и путаясь, я читаю молитвы, сочиняю сама, снова и снова прошу милости
Всевышнего о продлении дней и избавлении от мучений. Невольные слёзы. И уже за их влажной пеленой не вижу беличьего хвоста и бездонного неба… Как уставший от долгой игры ребёнок, отец тихо посапывает. Спит. Во сне он отдыхает, во сне он ЖИВЁТ. Что он видит? Может, ту же белку, что и я? Я стою над ним и вижу его белое, худое, но красивое своим величием и спокойствием лицо. Сейчас он далеко в себе…
Но надо прервать сон – пора вводить лекарства. Я тихонько, чтоб не испугать, глажу его спутанные волосы, вытираю влажный лоб и говорю, улыбаясь и растягивая слова: «Папа, просыпайся!»
Разве это не высшая форма выражения чувств дочери к родному отцу? Разве это поддельные слова обращения к Создателю? И так повсюду, по всей книге.
Искренность и чистота.
Высокие эмоции не застили сути повествования, не вышли за пределы духовных и светских рамок, не умалили образ о. Александра, наоборот, сделали его масштабней, рельефней, а потому и держат постоянно читателя в поле зрения основной темы и усиливают желание узнать больше о жизни нашего современника, который шёл по дороге к Богу в сложнейших условиях гулаговской эпохи.
Готовность дочери к написанию столь пронзительной повести об отце пришла в свой час. И не то чтобы решительно и уверенно, но с тем багажом писательского и житейского опыта, который позволил ей осуществить задуманное.
У Ольги Новиковой к тому времени вышло два сборника стихов «Я любовь назову твоим именем» (2008 г.) и «Маков цвет» (2010 г.). Она уже стала членом Союза писателей России, членом-корреспондентом Академии Российской словесности, ответственным секретарём газеты «Воскресенск литературный». За свои творческие труды получила ряд литературных наград: международный диплом и медаль «Мастер словесности», диплом губернаторской премии им. Роберта Рождественского, медаль А. П. Чехова, Золотую Есенинскую медаль, медаль имени нобелевского лауреата Ивана Бунина, Почётный знак «За заслуги перед Воскресенским районом» и ряд других высоких знаков отличия. Стала лауреатом многих творческих конкурсов.
В своём первом сборнике так дочь пишет о своём отце (2008 год):
Отцу
Пылали ярко листья клёнов,
Всё шло в природе чередом,
На ветках птицы оживлённо
О чём-то спорили своём.
Внизу под ивою, как стоик,
И почему-то одинок,
Уселся небольшой опёнок
На развалившийся пенёк.
Лопух тянул большие лапы
Всё к небу, к небу – на восток…
А в доме умирал мой папа –
Мой неразгаданный пророк.
И вот его совсем не стало,
Угасшей Боговой звезды…
А осень пела, ликовала,
Справляя праздник красоты.
Это произведение уже стало хрестоматийным. Оно известно не только в России, но и за её пределами.
А потому, читая тексты «Жизни», повсюду замечаем, что книга написана языком поэта. Написана на одном дыхании, вся наполнена человеколюбием и глубокой заботой о судьбах православия. Фактически всё повествование – болевая исповедь о человеке, познавшем на себе, на своей семье несусветную оголтелость системы, которая обрушилась в прошлом веке на лучшие российские умы.
Жизнеописание истинного пастыря в предлагаемой книге отрицает всякую формалистику, потому, как уже было отмечено, выполнено языком художественной литературы, что отличает его от многих других тематических изданий. Здесь видна и близка вся родословная протоиерея Александра Сайгушева, которая восходит к таким смелым, таёжным и мало кому понятным местам, как Дятловы горы, застолбившие правый берег великой реки и встретившие на своём резком изгибе такие же непонятные Жигули. Горы и леса. «В лесах», «На горах». Достаточно открыть эти незабвенные произведения П. И. Мельникова-Печерского, чтобы убедиться в невозможности нездешнего человека постичь здешний, упрятанный за неровным горизонтом, неторопливый таёжный мир. Он, как глухой колокол великого раскола, продолжает будоражить души и молчаливых прихожан этих мест, и священнослужителей, где ещё до сих пор не остынет в оврагах эхо расстрельного грохота.
Но, как сказал поэт, «ни цари их дух не сокрушили, ни наган, ни штык большевиков». Также ничто не могло поколебать и дух, и православное вероисповедание будущего протоиерея, родившегося и выросшего в этих местах. И никто из служителей других идей и конфессий не смог убедить юношу в «неправильности» избранного им пути.
Вся сущность книги, каждое слово её подтверждают, что протоиерей Александр Сайгушев – личность высокого ряда, занявшая достойное место в иерархической лестнице российского священства. Ольга Новикова проделывает громадную работу по поиску праведников, с которыми встречался её отец (скорей, они шли к нему на встречу), беседовал, а некоторых и укрывал от преследования. Это известные богослужители схииеромонах Сампсон (граф Сиверс), схииеродиакон Ипполит, митрофорный протоиерей Николай Одинаркин, митрофорный протоиерей Дмитрий Фролов, протоиерей Дмитрий Брысаев, протоиерей Василий Бащук, протоиерей Александр Захаров, протоиерей Александр Коробейников, протоиерей Владимир Маркин, священник Алексей Евдокимов, протоиерей Наум Куратчук, иеромонах Виссарион, о. Дмитрий Болящий и многие другие.
Автор почти не говорит о жестокости системы – Ольга Новикова всего лишь приводит цифры и факты тех беспредельных лет (1937 год – рождение о. Александра). Они ошеломляют.
«Ко второй половине 1937 года представителями НКВД только на территории Ульяновской области (родина о. Александра), только за один год, было расстреляно более 1500 человек, а репрессировано более 8000».
А теперь можно подсчитать, сколько областей в России, да и заняться несложной арифметикой. А сколько застенков, подвалов, оврагов..?
Далее, по тексту:
«Согласно тому же «плану» все православные всех существующих на тот момент течений, все старообрядцы и сектанты были объединены в одну группу – некую «фашистско-повстанческую церковно-монархическую контрреволюционную организацию». Главой этой организации объявили Куйбышевского архиепископа Иринея (Шульмина). Эта операция готовилась тщательно и заранее. На всех и за всех «действующих лиц» были составлены показания – их будущие «признания».
Сначала арестовали архиепископа Иринея. В Ульяновске был арестован обновленческий архиепископ Иоанн (Никольский), потом арестованы григорианские архиереи – митрополит Иоанникий (Соколовский) и архиепископ Феодор (Борисов-Григорович), затем вернувшийся из заключения бывший Ульяновский епископ патриаршей Церкви Митрофан (Гринев). В Мелекессе – Владимир (Горьковский) и находившийся там в ссылке епископ Вениамин (Троицкий). В Карсуне – находящийся на покое епископ от ВВЦС Иринарх (Павлов).
Все эти аресты закончились бойней. В 1937 году только в Ульяновске по обвинению в участии в этой «фашистско-повстанческой» организации было расстреляно шесть архиереев, 126 священников, 30 монашествующих и 60 мирян. В концлагеря сроком на десять лет отправились 23 священника, пять монахов и 99 мирян, а сроком на восемь лет – один архиерей, 11 священников и 19 мирян. Никто из этих людей из концлагерей не вернулся. По разным другим «церковным» делам было репрессировано 400 человек, всего за два дня – 17 и 18 февраля 1938 года – в подвале Ульяновского горотдела НКВД было расстреляно более 100 человек. Ульяновская епархия, хотя и неофициально, но просто прекратила своё существование».
Пусть не все цифры, но сами события до боли были известны и юноше Александру Сайгушеву, родившемуся и выросшему в селе Коченяевка Ульяновской области. Потому-то по приезде в город Воскресенск он резко отличался от весёлых сверстников глубиной познания жизни, ранней взрослостью. Хотя ничто житейское ему не было чуждо.
В книге представлен большой ряд помощников о. Александра по службе в Маврине, Марчугах, Коломне, Шарапове, Карпове. Их, обычных и необычных прихожан, но всех любивших своего батюшку за светлый ум и высокие божественно-человеческие проповеди, доходчивые и понятные, – их всех объединяло православие – общее дело не в безликих схемах, а в живых личностях. С какой трогательностью Ольга Новикова рассказывает о людях, преданных учению Христа! Вот, например, краткая запись о Наталье Григорьевне Сазоновой:
«Человек надёжный, большой доброты и отзывчивости, со светлой душой и очень сложной судьбой, статная, крепкого телосложения, она являла образец русской женской красоты. Большие глаза, всегда живые и ласковые, говорили о её добром и весёлом характере. В состоянии застенчивой улыбки чаще всего находились её тонкие губы. Округлый лоб, круглые щёки, можно назвать – щёчки, слегка румяные, глубоко обрамлённые платком, делали её похожей на ту самую Ярославну из древнего Путивля, что ждёт князя с битвы. Наша семья очень любила её, мы, дети, – особенно. В храме Наталья Григорьевна была человеком незаменимым: и псаломщицей, и певчей, и регентом хора. Бог дал ей очень красивый голос: высокий, чистый, выразительный, душевный. Она знала нотную грамоту и множество различных распевов. Помню её игривый напев: «Веселитесь и ликуйте, Люди-братии, со мной И с восторгом облекитесь В ризу радости святой…»
Понимая масштаб повествования, его всестороннее проникновение к духовному и внешнему образу своего отца, автор смело передаёт перо людям, которые хорошо знали (или помнили), прямо скажем, выдающегося протоиерея. В книге нашли место воспоминания матушки Марии Андреевны, протоиерея Николая Одинаркина, священника Алексея Крылова, священника Ивана Брайко, юриста Михаила Булекова, инженера-технолога Марины Ушаковой, крестницы Антонины Кочегаровой, племянницы Любови Мускатиновой, начальника поезда Дениса Пушнова, врача-невролога Ольги Дюкановой и других. Они добавили те слова оценки значимости деяний о. Александра, которые в силу скромности автора «Жизни» не были им произнесены.
В состав книги также вошли собственные сочинения о. Александра и другие ценные письменные и фотографические документы.
Работая над рукописью как редактор, чем глубже я вчитывался в текст, содеянный Ольгой Новиковой, в девичестве Сайгушевой, тем очевидней осознавалась и утверждалась во мне мысль о совершении автором воистину не только литературно-гражданского, но и дочернего подвига.
На примере жизни своего отца и его сподвижников она, сотворив неподражаемую духовно-светскую повесть, внесла вполне достойный вклад в историю Русской Православной Церкви, подтвердив тем самым, что великие праведники, указывающие дорогу к Создателю, всегда были, есть и будут рядом с нами в качестве ярких светочей как на Земле, так и в Царствии Небесном.
Вот в чём неоспоримая заслуга автора.
Действительный член Академии Российской словесности, лауреат Всероссийской литературной премии им. М. Ю. Лермонтова Леонид Дудин.